Катаклизмы и повседневность

…несмотря на расширение базы советской индустрии и ее бюрократической надстройки, темпы роста валового национального продукта и производительности труда продолжали падать. Хотя соответствующие конкретные показатели и можно оспаривать, общая тенденция сомнения не вызывает.

В то время миру приходилось выбирать между данными официальной советской статистики и несколько более скромными выкладками, которые готовило Центральное разведывательное управление (ЦРУ), причем бытовало мнение, разделяемое даже некоторыми советскими экономистами, что последние были ближе к реальности. Но к концу 1980-х гг. стало ясно, что показатели, исходившие из ЦРУ, были лишь немногим менее дутыми, чем официальные советские. Выкладки ЦРУ оказались столь неточными по двум причинам: во-первых, данные советской статистики, с которыми приходилось работать ЦРУ, нередко бывали «подправлены» с целью создать преувеличенное представление об успешности выполнения плана, в том числе и в расчете на «поощрение»; и, во-вторых, что еще важнее, принятый на Западе метод оценки валового национального продукта (ВНП) СССР — расчеты, которые самими Советами не производились, — был в основе своей ошибочен.

Причина ошибки состояла в несопоставимости командной экономики и экономики рыночной, а отсюда — и невозможности создания такой методики, которая позволила бы сравнивать показатели одной с показателям другой. Вопреки широко распространенной точке зрения, ВНП существует не фактически, а лишь концептуально; точнее, это — некая измеряемая величина, измерения же всегда базируются на теоретических посылках. Таким образом, любая попытка определить величину советского ВНП станет отражением той теории, что лежит в основе производимых измерений. И именно здесь, в области теории, и возникают главные проблемы. Все наши теории относительно экономических показателей строятся на основе западного опыта и западных данных, причем основные данные — это цены. Но у советских цен нет экономической логики; их «логика» — логика политическая или «командная», логика плана, а не рынка. Поэтому для преобразования советских «цен» в данные, приложимые к моделям измерений, созданным западной эконометрикой, необходимо использовать некий «ценокорректирующий фактор».

Модели эти, разработанные в основном в двух Кембриджах на протяжении 1930-1940-х гг., предназначались для решения проблем, порожденных Великой депрессией. В 1960-е гг. они подверглись довольно нелепой трансформации с целью применения их в анализе советской системы-соперницы, который должен был проводиться якобы трезво и с академических позиций; позднее их использовало ЦРУ, в течение всех десятилетий «холодной войны» отслеживавшее эволюцию своего противника.

В 1970-е гг. оценки ЦРУ, согласно которым объем советской экономики составлял примерно 60% от объема американской, получили широкое распространение; и именно эта цифра становится индикатором степени угрозы — или, наоборот, надежды на лучшее будущее, в зависимости от точки зрения наблюдателя. Оценки ЦРУ, как и более ранние и еще более оптимистичные расчеты, были напрочь раскритикованы советскими экономистами-эмигрантами по нескольким позициям. Эти экономисты утверждали, что советская статистика — феномен политический, а не экономический; что план, поскольку не учитывает затраты, крайне расточительно распоряжается капиталом; и что западные оценки непомерно раздуты, ибо не принимают в расчет низкое качество всего советского национального продукта. В те времена от подобных критиков чаще всего отмахивались, как от брюзжащих эмигрантов. Но когда в конце 80-х гг. «гласность», наконец, дала возможность советским экономистам — таким, как Николай Шмелев, Гавриил Попов, Станислав Шаталин и Егор Гайдар, — открыто высказываться, они убедительно подтвердили справедливость приговора, вынесенного соотечественниками-эмигрантами в их пессимистичных, а вернее, реалистичных оценках выкладок ЦРУ и западных ученых. Эти российские экономисты теперь советовали уменьшить приводимые ЦРУ цифры примерно на 2%, чтобы хоть как-то приблизиться к истине.

Итак, какие же цифры следует нам признать за реальное отражение производительности советской экономики при Брежневе — или же при Сталине в 1930-е гг., после того как последний отказался от использования «буржуазной» статистики? Мы не знаем и, наверное, не узнаем этого никогда, ибо сюрреалистические процессы, происходившие в советской экономике, по самой их природе нельзя перевести на язык нормальных экономических терминов. Тот факт, что подобная «экономика» не выдавала реальной статистики, не случаен, как не случайно и отсутствие в ней реального ценообразования: бухгалтерия ее была политической отчетностью по плану; а план мотивировался политической волей, а не соображениями прибыльности и убыточности, сколько бы режим ни заклинал директоров предприятий подчиняться дисциплине хозрасчета — будь то во дни Ленина, Косыгина или Горбачева.

Тем не менее, давние цифры, полученные ЦРУ, могут дать приблизительное представление о некоей тенденции, а тенденция эта говорит о постоянном снижении экономических показателей.


Среднегодовые темпы роста экономики

Годы	Фактический ВНП
1966-1970	5,1%
1971-1975	3,0%
1976-1980	2,3%
1981-1990	Нет данных

Таким образом, если уменьшить эти показатели на 2%, как предлагают российские экономисты, окажется, что к 1979-1980 гг. Советский Союз, возможно, вошел в зону отрицательного роста.