![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
harmfulgrumpyМожно посмотреть также: "Один из первых неудачных опытов использования сочинений Курбского для критики Ивана Грозного был предпринят в петровское время. В 1708 году работнику московской типографии Федору Поликарпову было поручено в течение пяти лет написать русскую историю от великого княжения Василия III до современности. Поликарпов взял у Курбского несколько описаний злодейств Грозного и примеров его деспотического правления. В 1716 году Петр I рассмотрел рукопись и забраковал, хотя и велел выплатить 200 рублей «за труды»... в http://www.libma.ru/istorija/knjaz_kurbskii/p2.php
Оригинал взят у
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
makkawity в Историкам+ прошу подтверждения/опроверженияhttp://art2411.livejournal.com/22571.html#cutid1
В первом номере журнала "Историк" за 2017-й год перепечатали статью А. И. Филюшкина о том почему не стоит доверять тому как Н. М. Карамзин описал Ивана Грозного. Вервые её оубликовали в альманахе "Тетради по консерватизму". Привожу текст первой публикации.
А.И. Филюшкин Сотворение Грозного царя: зачем Н.М. Карамзину был нужен «тиран всея Руси»?
«Карамзин открыл русскому обществу его историю, как Колумб открыл Америку», – эта фраза А.С. Пушкина давно стала хрестоматийной, определяю- щей место великого историографа в ряду отечественных историков [подробнее см.: 2, с. 93–105]. Она обычно понимается следующим образом: до Карамзина русское общество погрязало во тьме невежества, а после появления «Истории государства Российского» знания о прошлом Отечества стали обязательной ча- стью интеллектуального багажа россиян. При этом не учитывается, что данные знания, безусловно, представлявшие собой грандиозное продвижение в науке для начала ХIХ века, в реальности по многим пунктам были больше приближены к легендам, чем к доказанным историческим фактам. То есть Карамзин в боль- шей степени открыл обществу (или «сотворил», если предпочитать терминоло- гию Ю.М. Лотмана [16]) миф российской истории, в которой концептуальный, схематический момент явно преобладал над объективными историческими реконструкциями. Главная заслуга Карамзина – создание оформленной, складной, гармо- ничной, убедительной и легко усваиваемой обществом картины национальной истории [8, c. 114–140; 15, c. 72–86].
123
точкой – правление первого богоизбранного царя Ивана Васильевича, – обры- вается на 1563 годе [22; 24]. Как раз на правление Ивана Грозного приходит- ся временное прекращение русского летописания. В литературе это принято объяснять наступившим «…на рубеже 70–80-х годов XVI века крахом внешней и внутренней политики “яростиваго” правителя, отказом от попыток свалить переживаемые неудачи на “измены” бояр, невозможностью выработать вполне приемлемую для Ивана IV версию событий его долгого “царства”» [23, c. 14]. Большинство летописей завершает повествование на 1567 годе. Однако, как от- метил В.И. Корецкий, в конце 1560-х – начале 1570-х годов прекратилось толь- ко официальное летописание, а составление местных и частных летописчиков продолжалось [13, с. 12]. Это псковские, новгородские летописи, Соловецкий летописец и др. Царствование Ивана Грозного в них описано фрагментарно. В основном акцент делается на внешнюю политику, на войны и дипломатиче- скую деятельность. Ряд таких летописей обвиняет царя в злодействах (в част- ности, Новгородском погроме) и критикует за проигрыш Ливонской войны и тяготы, которые несло дворянство в многочисленных боях и походах «за госу- дарево имя» (например, псковские летописи). Но летописного текста, на основе которого можно было бы обстоятельно и подробно реконструировать историю правления Ивана IV, не было создано. Более или менее полные летописные компиляции появятся только во второй половине ХVII – ХVIII веке (например, Пискаревский летописец, Латухинская степенная книга, Морозовский летописец). Но и их повествование было очень выборочным. Летописная ситуация сильно осложняла задачу Карамзина и была для него принципиально новой. До этого почти по всем сюжетам русской истории существовал летописный нарратив, который уже организовал материал в не- кую схему. За ней можно было следовать или нет, ее можно было критиковать и переделывать, но она была: готовая схема со своим сюжетом, героями и анти- героями, действующими лицами. Такой материал лежал в основе изысканий Карамзина вплоть до эпохи Василия III включительно. Но в случае с Иваном Грозным такая летопись отсутствовала. Материал нужно было монтировать, взяв схему изложения, ориентир откуда-то еще. Обратимся к анализу источников раздела «Истории государства Россий- ского», посвященного правлению Ивана Грозного. Карамзин привлек в качестве основных два вида источников – летописи и посольские книги. Из летописей надо указать Синодальный список, Лицевой летописный свод (Царственную книгу), псковские летописи, Архивский список, «Казанскую историю», Нико- новскую летопись, Новгородскую летопись по списку Малиновского, Двинскую летопись, Александро-Невскую летопись, «Скифскую историю» Лызлова, Лату- хинскую Степенную книгу, так называемый Карамзинский хронограф, «Повесть о псковской осаде» и др. [обзор летописных сводов XVI века см.: 11]. Многие оценки и канва событий были взяты Карамзиным из позднего Морозовского летописца (список XVIII века). Посольские книги – это составленные задним числом сборники дипломатических документов (не оригиналы, а копии) [20]. Карамзин использовал польские, крымские, ногайские, шведские и др. В ка- честве второстепенных источников привлекались опубликованные в «Древней российской вивлиофике» боярские списки (преимущественно свадебные раз- ряды), Стоглав, Судебник 1550 года, некоторые воинские разряды. Часто Ка- рамзин был не очень разборчив. Он одинаково использовал тексты и XVI, и XVII, и даже XVIII веков. (Латухинскую степенную книгу, «Скифскую историю» Лызло- ва и Морозовский летописец – памятник летописания XVIII века). Сегодня такой набор исходного материала сочли бы недостаточным даже для дипломной работы студента-историка. Для начала ХIХ века это было гран-
124
диозное научное достижение (учитывая, что подавляющее большинство источников историограф изучал по рукописям). Но все эти источники не удовлетворяли Карамзина. В летописях упомина- лось о раздорах среди бояр, о междоусобицах и казнях еще во времена мало- летства Ивана. Но объяснения, какова в этом была роль юного государя, почему при дворе лилась кровь вельмож, летописи не содержали. Это объяснение надо было прочесть «между строк». Карамзин был слишком честным историком, что- бы просто придумать объяснение «начала черных дней Иоанна». И он начал ис- кать источники, которые это объяснение содержали бы. Воистину бесценным открытием для него оказалась «История о князя великого московского делех» – написанное в Речи Посполитой в начале 1580-х годов сочинение беглого князя- эмигранта и первого русского диссидента Андрея Курбского [14]. Проблема степени достоверности сведений, сообщаемых Курбским, неоднократно обсуждалась в научной литературе [25; 21; 5; 14, c. 479–836]. Не углубляясь в дискуссию, зададимся простым вопросом: насколько довер- чиво отнесся бы любой суд к показаниям свидетеля, который: 1) был смертель- ным врагом царя Ивана, считал его виновником всех своих жизненных бед- ствий; 2) написал свои «показания» тридцать лет спустя после описываемых событий; 3) целью сочинения Курбского было «показать грехопадение некогда праведного царя», то есть творческий замысел изначально сводился к критике царя Ивана; 4) читателем и адресатом «Истории…» Курбского была шляхта Речи Посполитой, страны, которая находилась с Россией и Иваном IV в состоянии войны. Стоит ли доверять такому свидетелю? Ответ очевиден. Но для Карамзина Курбский стал источником высшей инстанции, заслуживающим несомненного доверия (он ни разу не усомнился в достоверности сведений, сообщаемых беглым князем). Видимо, особое впе- чатление на историографа произвела роль, которую себе приписал Курбский: беглец от тирана, борец за свободу и против тирании, обличитель деспота с нравственных позиций – всё это было Карамзину очень интересно и, видимо, духовно близко. Несомненно, созвучен Карамзину был и стиль, слог Курбско- го, поиск морально-нравственных объяснений – то, чего ему так не хватало у скучных и богобоязненных летописцев. Что касается вопроса о достоверности, Карамзин рассуждал так: «Изгнанник Курбский имел, конечно, злобу на царя, но мог ли явно лгать перед современниками в случаях, известных каждому из них? Он писал для россиян, которые читали сию книгу с жадностию, списывали, хранили в библиотеках… такой чести не оказывают лжецу» [10, примеч., с. 4, примеч. 3]. Историограф здесь слукавил скорее не по злому умыслу, но по не- знанию. Все списки сочинения Курбского относятся к ХVII–XVIII векам [6] – то есть русские современники Ивана Грозного не читали Курбского. Князь писал для Речи Посполитой, а в Россию его тексты проникли после Смуты, когда его «ложь» обличать было уже некому. Карамзин привлекает Курбского в тех случаях, когда ему надо со ссыл- кой на источники объяснить с точки зрения морали причины поступков Ивана Грозного. Первый раз, когда он берет у князя описание действий бояр, раз- вращающих душу ребенка и учащих его злодействам, жестокостям [9, примеч., с. 29, примеч. 133]. Второй – когда после московского пожара 1547 года к Ивану явился священник Сильвестр, обличениями и проповедью перевернувший душу царя и отвративший его с пути зла, наставив на путь добра [9, примеч., с. 40, примеч. 177–179]. Для подтверждения этой благодетельной перемены Карам- зин привлекает материалы Хрущовской степенной книги о покаянной речи царя перед народом с Лобного места и так называемом земском «соборе примире- ния». Причем в примечаниях Карамзин данный фрагмент публикует полностью [9, примеч., с. 40–42, примеч. 182, 184]. Заметим, что этот текст, как показано
125
В.Н. Автократовым, является фальсификатом конца ХVII века [1, c. 258–279; 3, c. 238–254; 18, c. 183–186; 12, c. 11–21]. Курбский для Карамзина является глав- ным источником также при описании разгона «Избранной рады» в 1560 году и роли Сильвестра и Адашева в управлении страной [10, примеч., с. 6, примеч. 5, 6, 9–12, 14]. Для подкрепления он приводит цитаты из писем Ивана Грозного к Курбскому, критикующие Сильвестра и Адашева [10, примеч., с. 6–7, примеч. 4, 13, 15, 16, 18]. Таким образом, Курбский для Карамзина оказался источником смыслов русской истории, откуда он черпал объяснения ее ключевых моментов. Был еще один источник, который Карамзин впервые в историографии столь массово привлек для своей работы, – это записки иностранцев о России. Они содержали объяснения событий (которые часто отсутствовали в летопи- сях) и были более понятны Карамзину как произведения европейской литера- турной культуры. Его «История…» содержит многочисленные ссылки на сочине- ния А. Гваньини, Т. Бреденбаха, И. Таубе и Э. Крузе, Дж. Флетчера, П. Петрея, М. Стрыйковского, Даниила Принца и Кобенцля, Р. Гейденштейна, А. Поссевино и других. П. Одеборна, автора первой в истории биографии царя Ивана (1585) [26], Карамзин сперва отрицает, отвергает как «баснословное» повествование [10, примеч., с. 11, примеч. 34], но затем поддается соблазну (уж больно коло- ритные факты сообщает немецкий пастор) и несколько раз использует его как источник [10, примеч., с. 61–62, примеч. 183, 184; с. 80, примеч. 250; с. 210, примеч. 603], передавая в своей «Истории…» разные сплетни, гулявшие в ХVI веке по Германии. Карамзин в качестве источников использовал и поздние иностранные компиляции, основанные на пересказе слухов, сплетен, мифов и легенд (такие, как созданные в XVII веке тексты Кельха, Фредро и др.). Иван Грозный стал для Карамзина первым героем, рамки для описания которого были в значительной мере взяты из иностранных источников, отнюдь не объ- ективных и часто основанных на пересказе слухов и легенд. Таким образом, в сочинении образа Ивана Грозного Карамзиным мы видим несколько исходных составляющих, связанных с недостатками метода историографа. К ним нужно отнести слабость источниковедческого анализа, когда поздние источники мифологического характера использовались нарав- не с аутентичными и оригинальными. Налицо явная зависимость Карамзина от текстов, содержащих объяснения морализаторского характера. Схема истории Ивана Васильевича была заимствована из «Истории…» и писем Курбского и других источников, авторы которых были заведомо настроены против «тирана». Это тексты, созданные в странах, с которыми Россия воевала или находилась в состоянии культурно-религиозного противостояния. Образ Грозного формировался у Карамзина не только под влиянием ис- точников, но и под воздействием презентизма, культурных и политических уста- новок эпохи, России начала ХIХ века. Современников, переживших просвещен- ный абсолютизм Екатерины II, произвол Павла I и возвращение к политическим идеалам «бабушки» при Александре I, волновала природа монаршей власти, возможность ограничения произвола и тирании с помощью благих советников, соотношение проблем власти и морали и т.д. Говорить о них было безопаснее на историческом материале, а современники могли сами делать выводы на осно- ве исторических аллюзий. Карамзинские образы царя Ивана и его советников стали нарицательными. Как пример приведем очень показательное обращение А.И. Тургенева к наставнику юного Александра II В.А. Жуковскому: «Ты не при- надлежишь сам себе: имя твое будет известно в дальнейшем потомству. Роль твоя a’peu pres [подобна – А.Ф.] роли Адашева» [4, c. 6]. Чем же так затронул струны российской души карамзинский Иван Грозный? Историограф поставил вопрос о достойности правителя, его высшем пра-
126
ве занимать престол. С одной стороны, «на троне не бывает предателей» [9, c. 6], то есть монарх по определению патриот и радетель за Отечество. С другой сто- роны, он может быть слаб, неопытен, недостаточно умен, наконец, испорчен, сбит с истинного пути злыми советниками. И тогда он теряет моральное право править своими подданными. Эта проблема компетентного, правильного пра- вителя, обозначенная Карамзиным, была актуальной и в ХIХ веке и остается та- ковой по сей день. Цель правления – «править во благо людей», власть должна находить одобрение и поддержку в народе, иначе она ничего не стоит. Править таким образом – «святое искусство» [9, c. 86]. Данный тезис также целиком со- хранил востребованность и актуальность на протяжении двух столетий. Сам приход к власти малолетнего Ивана IV ставит вопрос о том, годится ли он для короны: «…страх, что будет с Государством? волновал души. Никогда Россия не имела столь малолетнего Властителя; никогда – если исключим древ- нюю, почти баснословную Ольгу – не видала своего кормила государственного в руках юной жены и чужеземки, Литовского ненавистного рода» [9, с. 6] (име- ется в виду мать Ивана Елена Глинская, бывшая регентшей при малолетнем го- сударе). И первые шаги новой власти вызывали сомнения в народе: «Россия видела себя под жезлом возникающей олигархии, которой мучительство есть самое опасное и самое несносное. Легче укрыться от одного, нежели от двад- цати гонителей. Самодержец гневный уподобляется раздраженному Божеству, пред коим надобно только смиряться; но многочисленные тираны не имеют сей выгоды в глазах народа: он видит в них людей ему подобных и тем более ненавидит злоупотребление власти» [9, c. 10]. Ошибки Елены Глинской – это прежде всего моральные ошибки, неправедность жизни, неверные моральные ориентиры: «Опасаясь гибельных действий слабости в малолетство Государя самодержавного, Елена считала жестокость твердостию, но сколь последняя, основанная на чистом усердии к добру, необходима для государственного бла- га, столь первая вредна оному, возбуждая ненависть; а нет Правительства, ко- торое для своих успехов не имело бы нужды в любви народной. Елена предава- лась в одно время и нежностям беззаконной любви и свирепству кровожадной злобы!» [9, c. 16]. Юный царь, сбитый с праведного пути льстецами и корыстными совет- никами, предавался жестоким утехам и правил плохо. Дальше у Карамзина возникает столь характерный для русской истории мотив жертвы: «Характеры сильные требуют сильного потрясения, чтобы свергнуть с себя иго злых стра- стей и с живою ревностию устремиться на путь добродетели. Для исправления Иоаннова надлежало сгореть Москве!» [9, c. 95]. Жертва была принесена. Московский пожар 1547 гола потряс царя Ивана. В разгар бедствия к нему явился священник Сильвестр, который «…гласом убе- дительным возвестил ему, что суд Божий гремит над главою Царя легкомыслен- ного и злострастного; что огнь Небесный испепелил Москву; что сила Вышняя волнует народ и лиет фиал гнева в сердца людей. Раскрыв Святое Писание, сей муж указал Иоанну правила, данные Вседержителем сонму Царей земных; за- клинал его быть ревностным исполнителем сих уставов; представил ему даже какие-то страшные видения, потряс душу и сердце, овладел воображением, умом юноши и произвел чудо: Иоанн сделался иным человеком; обливаясь слезами раскаяния, простер десницу к наставнику вдохновенному; требовал от него силы быть добродетельным – и приял оную» [9, c. 99–100]. Так возник «первый Иван» – Иван добродетельный, который правил во благо подданных, проводил прогрессивные реформы, успешно воевал с внешними врагами бла- годаря людям, которыми он себя окружил. «Здесь начинается эпоха Иоанновой славы, новая, ревностная деятельность в правлении, ознаменованная счастли- выми для Государства успехами и великими намерениями» [9, c. 101].
127
Но наступает 1560 год, и выясняется, что греховную натуру царя не переделать. Рождается (точнее, возвращается) «второй Иван» – тиран. Вступление на скользкий путь началось с пустячного, даже в чем-то подросткового желания самостоятельности: царь «скучал излишно строгими нравоучениями своих лю- бимцев и хотел свободы; не мыслил оставить добродетели: желал единственно избавиться от учителей и доказать, что может без них обойтися». Были изгнаны благие советники, и царь впал в моральный разврат: «Ежедневно вымышлялись новые потехи, игрища, на коих трезвость, самая важность, самая пристойность считались непристойностию». Падение нравов вело к жестокостям, тирании, произволу – и как следствие упадку государства [10, c. 8–16]. Тем самым Ка- рамзин объяснял благополучие или неблагополучие государства, переиначивая на современный лад провиденциалистскую идею, что народ несет ответствен- ность за грехи своего правителя. Успешный и правильный правитель всегда высокоморален, тиран всегда аморален. Эта идея Карамзина также была со- звучна его эпохе и находит сторонников по сей день. Как справедливо отмети- ла Е.А. Жесткова, для Карамзина «история сохраняла свой этический смысл» [7, c. 290; ср.: 17, с. 40–47]. Отсюда и «слабость» Карамзина как историка, его обращение к сочинени- ям Курбского и иностранцев о России. В русских источниках нельзя было найти массовых свидетельств гнусных деяний царя Ивана, колоритных, со смакова- нием описаний его злодейств, убийств, изощренных надругательств, изнаси- лований и т.д. Зато у Одеборна и ему подобных авторов этого было в избытке. Приводимые ими примеры (не важно, реальные или вымышленные) прекрасно вписывались в карамзинскую схему, питали ее. И Карамзин дал этим образам вторую жизнь, использовал их для написания своей «Истории…» и тем самым навеки связал образ Ивана Грозного и образ гнусного, жестокого тирана и рас- путника. Царь Иван стал под его пером символическим злодеем в русской исто- рии, образ которого потеснит в ХХ веке только образ Иосифа Сталина. Равных ему по концентрации негатива до второй половины ХХ века в русской историче- ской мысли не было. Карамзину был нужен главный антигерой российской истории, причем не иноземный враг, с которым все ясно по определению, а падший грешник, персонаж, который был призван стать героем, но оступился, переродился и превратился в свою противоположность. Такую фигуру надлежало искать в прошлом, в средневековье или Московской Руси (дабы избежать рискованных параллелей с правящей династией Романовых). Иван Грозный здесь подходил идеально, тем более Карамзин искренне считал, что не изобретает его образ, а «открывает глаза» на тайные и драматические события русской истории, кото- рые никого не оставят равнодушным. В последнем великий историограф не ошибся. Сила воздействия создан- ного им образа оказалась такова, что царя Ивана не решились поместить на памятник 1000-летию России, воздвигнутый в Великом Новгороде в 1862 году. Несомненные достижения царствования Ивана Грозного при этом оказались приписаны… Ивану III. Именно Ивану III коленопреклоненный татарин дает знак власти – бунчук, что может быть соотнесено с покоренными в 1552 году Казанью и в 1556 году Астраханью, но никак не соотносится с Иваном III, который сверг власть Большой Орды в 1480 году на реке Угре, но не покорил ни одного татар- ского ханства и не принимал от татар знаков власти (а Иван Грозный принимал). У ног государя со сломанным мечом лежит поверженный ливонец – но Иван III очень мало воевал с Ливонией, зато ее уничтожил в 1561 году Иван Грозный в ходе Ливонской войны. Мало того, за спиной Ивана III помещена фигура сиби- ряка – символ грядущего освоения Сибири, которое начнется спустя чуть ли не столетие после «государя всея Руси», в 1582 году, при Иване IV. В результате по-
128
лучилось, что на памятнике – две (sic!) фигуры Ивана III. Одна на среднем ярусе, в окружении покоренных татар (которых он не покорял) и разбитых ливонцев (которых он не разбивал), и другая – на фризе, среди государственных людей. На памятнике помещены фигуры современников Ивана Грозного: Мак- сима Грека, митрополита Макария, первого казанского архиепископа Гурия, священника Сильвестра, Алексея Адашева, воеводы Михаила Воротынского, Ермака Тимофеевича, даже первой жены царя Анастасии Романовой. А вот ее мужа нет. По популярной версии – потому, что памятник ставился в Новгороде, и новгородцам был памятен кровавый опричный погром Новгорода в 1570 году. Ни одно царствование до Ивана IV не дало столько персонажей, которым на- шлось место на памятнике (больше дали только царствования Петра I, Екатерины II, Александра I). Но в отношении Ивана Васильевича сбылось пророчество Карамзина: «История злопамятнее народа». Литература
1. Автократов В.Н. «Речь Ивана Грозного 1550 г.» как политический памфлет конца XVII века // Труды отдела древнерусской литературы. М.; Л., 1955. Т. 11. С. 258–279.
2. Афиани В.Ю. Н.М. Карамзин: «первый наш историк и последний летописец» // Историография истории России. М., 2013. С. 93–105.
3. Веселовский С.Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963.
4. Дневник А.И. Тургенева за июль-август 1837 г. // Грот К.Я. В.А. Жуковский в Москве в 1837 г. СПб., 1902.
5. Елисеев С.А. «История о великом князе Московском» А.М. Курбского как памятник русской исторической мысли: Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 1984.
6. Ерусалимский К.Ю. Сборник Курбского: Исследование книжной культуры: в 2 т. М., 2009. Т. 1.
7. Жесткова Е.А. Эпоха Иоанна Грозного в изображении Н.М. Карамзина и А.К. Толстого // Мир науки, культуры, образования. 2011. № 6. С. 290–294.
8. Живов В. Чувствительный национализм: Карамзин, Ростопчин, национальный суверенитет и поиски национальной идентичности // Новое литературное обозрение. 2008. № 91. С. 114–140.
9. Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1819. Т. VIII.
10. Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1821. Т. IX.
11. Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи ХVI–ХVII веков. М., 1980.
12. Козлов В.П. Тайны фальсификации. М., 1996.
13. Корецкий В.И. История русского летописания второй половины ХVI – начала ХVII в. М., 1986.
14. Курбский, Андрей. История о делах великого князя московского / Изд. подг. К.Ю. Ерусалимский. М., 2015.
15. Летняков Д.Э. Н.М. Карамзин и зарождение националистического дискурса в России // История философии. 2016. Т. 21. № 1. С. 72–86.
16. Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1986.
17. Маджаров А.С. Н.М. Карамзин о нравственном начале и Провидении в русской истории и историографии // Известия Иркутского государственного университета. Серия «Политология. Религиоведение». 2016. Т. 16. С. 40–47.
18. Морозов С.А. К исследованию одной источниковедческой загадки (интерполяции в так называемой Хрущовской степенной книге и методика их анализа) // Спорные вопросы отечественной истории XI–XVIII веков. М., 1990. Ч. 2. С. 183–186.
19. Парсамов В.С. Карамзин и формирование исторической культуры в России: к проблеме «историк и аудитория» // Историческая культура императорской России: Формирование представлений о прошлом. М., 2012. С. 219–234.
20. Рогожин Н.М. Посольские книги России конца XV – начала XVII вв. М., 1994.
21. Рыков Ю.Д. «История о великом князе Московском» как источник по истории опричнины: Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 1972.
22. Сиренов А.В. Степенная книга: История текста. М., 2007.
23. Солодкин Я.Г. История позднего русского летописания. М., 1997.
24. Усачев А.С. Степенная книга и древнерусская книжность времени митрополита Макария. М.; СПб., 2009. 25. Ясинский А.Н. Сочинения князя Курбского как исторический материал. Киев, 1889. 26. Oderbornius P. Ioannis Basilidis Magni Moscoviae Ducis Vita. Witttenberg, 1585.
